Он пошел домой и в крытом проезде, ведущем на площадь Бычьего столба, встретил Джаппа.

— Выходит, вы получили щелчок по носу, — сказал Джапп.

— Ну так что же, что получил? — резко отозвался Хенчард.

— И я тоже получил в свое время. Значит, мы с вами теперь на одной доске. — И он коротко рассказал о своей попытке добиться посредничества Люсетты.

Хенчард выслушал рассказ, но не очень внимательно. Его собственные отношения с Фарфрэ и Люсеттой занимали его гораздо больше, чем их отношения с другими людьми.

Он все стоял и снова с горечью повторял про себя: «Когда-то она умоляла меня, а теперь язык ее не хочет признавать меня, а глаза не хотят меня видеть!.. А он… какой у него был злой вид. Он оттащил меня назад, словно быка, который навалился на изгородь. Я уступил, как ягненок, поняв, что там нашего спора решить нельзя… Хорошо ему сыпать соль на свежую рану!.. Но он за это поплатится, а она об этом пожалеет. Дело надо решать дракой — один на один, — и тогда увидим, хватит ли пороху у щенка сразиться с мужчиной!»

И разоренный торговец, видимо решившись на какое-то отчаянное дело, наскоро пообедал и без дальнейших размышлений пошел искать Фарфрэ. Его оскорбляли как соперника, его третировали как поденщика, а сегодня— верх унижения — его схватили за шиворот, как бродягу, на глазах у всего города.

Толпы разошлись. Если бы не арки из зелени, все еще стоявшие там, где их воздвигли, казалось бы, что Кестербридж снова зажил обыденной жизнью. Хенчард дошел по Зерновой улице до дома Фарфрэ, постучал в дверь и попросил передать, что хотел бы поговорить с хозяином в зернохранилище, как только тому будет удобно прийти. После этого он завернул за угол и прошел на задний двор.

Здесь никого не было, на что он и рассчитывал; рабочим и возчикам дали полдня отдыха по случаю утреннего события, но возчики должны были прийти сюда позже, на короткое время, чтобы задать корму лошадям и настлать свежей соломы в стойла. Хенчард подошел к крыльцу зернохранилища и хотел было уже подняться на него, как вдруг проговорил громким голосом:

— Я сильнее его.

Он повернулся и пошел к сараю, где выбрал из нескольких валявшихся веревок самую короткую, привязал один конец ее к гвоздю, другой взял в правую руку и, прижав левую руку к боку, повернулся и сделал полный оборот, — так ему удалось крепко притянуть левую руку к телу. Затем он поднялся по лестнице на верхний этаж зернохранилища.

Здесь было пусто, лежало только несколько мешков; в дальнем конце помещения была дверь, о которой мы уже говорили, она открывалась в пространство под стрелой крана с болтающейся цепью для подъема мешков. Хенчард открыл эту дверь и, став на пороге, выглянул наружу. Отсюда до земли было футов тридцать-сорок; здесь он стоял с Фарфрэ, когда Элизабет-Джейн видела, как он поднял руку, и с такой тревогой спрашивала себя, что означало это движение.

Он отошел на несколько шагов в глубь помещения и стал ждать. С этой высоты он видел крыши соседних домов, кроны пышных каштанов, покрытых нежной молодой листвой, поникшие ветви лип, сад Фарфрэ и ведущую в него зеленую калитку. Немного погодя — Хенчард не мог бы сказать точно, сколько прошло времени, — зеленая калитка открылась и появился Фарфрэ. Он был в дорожном костюме. Косые лучи закатного солнца упали на его голову и лицо, когда он вышел на свет из тени, отброшенной стеною, и залили их алым пламенем. Хенчард смотрел на Фарфрэ, стиснув зубы, и его прямой нос и квадратный подбородок выделялись сейчас как-то особенно резко.

Фарфрэ шел, засунув руку в карман, и напевал песню, слова которой, видимо, были для него важнее мелодии. Это были слова той песни, какую он пел несколько лет назад в «Трех моряках», когда был бедным молодым человеком, пустившимся по свету искать счастья й едва ли знавшим, в какую сторону ему идти. Он пел:

Ничто так не волновало Хенчарда, как старинная песня. Он отпрянул назад.

— Нет, не могу! — вырвалось у него. — И зачем только этот чертов болван сейчас запел!

Наконец Фарфрэ умолк, и Хенчард выглянул из двери сеновала.

— Поднимитесь сюда! — крикнул он.

— А, это вы! — откликнулся Фарфрэ. — Я вас не заметил. Что случилось?

Минуту спустя Хенчард услышал его шаги на нижней лестнице. Он услышал, как Фарфрэ взошел на второй этаж, поднялся по лестнице и, взойдя на третий, начал подниматься на четвертый. Наконец голова его высунулась из люка позади Хенчарда.

— Что вы тут делаете в такой час? — спросил он, подойдя к Хенчарду. — Почему не отдыхаете, как остальные рабочие? — Он говорил строгим тоном, желая показать, что не забыл неприятного инцидента, происшедшего утром.

Хенчард промолчал; отойдя от двери, он опустил крышку люка и прихлопнул ее ногой, чтобы она плотно вошла в раму, потом повернулся к молодому человеку, который с удивлением заметил, что левая рука Хенчарда притянута веревкой к боку.

— Ну, — сказал Хенчард спокойно, — теперь мы стоим лицом к лицу, мужчина с мужчиной. Твои деньги и твоя прекрасная супруга уже не поднимают тебя надо мной, как раньше, а моя бедность не давит меня.

— Что все это значит? — спросил Фарфрэ просто.

— Подожди минутку, сынок. Не худо бы тебе подумать дважды, прежде чем доводить до крайности того, кому нечего терять. Я терпел твою конкуренцию, которая меня разорила, и твою надменность, которая меня унижала, но твоей грубости, которая меня опозорила, я не стерплю!

Фарфрэ немного рассердился.

— Не к чему вам было соваться туда, — сказал он.

— Вам можно, а мне нельзя! Как ты смеешь, молокосос, выскочка, говорить человеку моих лет, что ему не к чему было соваться туда! — Он так рассвирепел, что на лбу его вздулась жила.

— Вы оскорбили члена королевского дома, Хенчард, и я, как главное должностное лицо, обязан был вас остановить.

— К черту члена королевского дома, — крикнул Хенчард. — И коли на то пошло, я такой же верноподданный, как и ты, не хуже!

— Я сюда пришел не для того, чтобы спорить. Подождите, пока остынете, и вы будете смотреть на все это так, как смотрю я.

— Может, тебе первому придется остынуть, — сказал Хенчард мрачно. — Теперь слушай. Мы оба сейчас стоим на сеновале, вокруг только стены, и здесь мы закончим стычку, которую ты затеял утром. Вот дверь — сорок футов над землей. Один из нас вышвырнет другого в эту дверь, а победитель останется внутри. Потом он, если захочет, спустится вниз, начнет бить тревогу и скажет, что другой свалился нечаянно, или же скажет правду, — это уж его дело. Как более сильный, я привязал себе одну руку, чтобы не иметь преимущества перед тобой. Понял? Ну, держись!

У Фарфрэ не было выбора, оставалось только схватиться с Хенчардом, потому что тот сразу же бросился на него. В этой борьбе каждый из них старался повалить другого на спину, а Хенчард, кроме того, старался вытолкнуть противника в дверь.

Вначале Хенчард схватил свободной правой рукой Фарфрэ за ворот — слева — и крепко вцепился в него, а Фарфрэ схватил за ворот Хенчарда левой рукой. Правой же он старался достать левую руку Хенчарда, но не мог — так ловко увертывался Хенчард, глядя в лицо своему белокурому стройному противнику, опустившему глаза.

Хенчард выставил вперед ногу, Фарфрэ обвил ее своей ногой, и, таким образом, борьба пока что мало чем отличалась от обычной в этих местах борьбы. Несколько минут они стояли в этой позе, изгибаясь и раскачиваясь, как деревья в бурю, и сохраняя полное молчание. Слышно было только, как они дышат. Наконец Фарфрэ попытался схватить Хенчарда за шиворот с другой стороны, но тот упирался, вывертываясь изо всех сил, и этот этап борьбы окончился тем, что Хенчард, надавив на Фарфрэ мускулистой рукой, заставил его упасть на колени. Однако движения его были стеснены, и ему не удалось помешать Фарфрэ снова подняться на ноги; после этого борьба началась сызнова.